Сказать, что мужчина удивился – это ничего не сказать. Он уже настроился на как минимум часовой поиск, скорее всего – безрезультатный… А тут, стоило ему один раз позвать асканку – и она почти тут же отозвалась, появившись, словно из ниоткуда. Можно было подумать, что эта очередная вейса покинула свою древесную обитель… Но нет, это была Совелу – немного грязная и потрёпанная, но вполне себе здоровая, если не считать прежней травмы ноги. За ней из облетевших кустов выскочил и Тис – который, надо сказать, тоже хромал на манер своей спутницы. Было трудно найти на его маленьком тельце хоть крошечный участок шкуры, не покрытый ссадинами и ушибами, но, тем не менее, выглядел лайсар весьма довольным. Себя он украсил боевыми трофеями – отливающими серебром чешуйками годруна. Значит, эта тварь мертва. Уже легче. Конечно, это не единственный мотылёк в Вольных Лесах, и, возможно, им повстречается ещё одно подобное отродье… А хотя, вполне возможно, что других особо рьяных хищников импровизированные одеяния Тиса отпугнут. Если те обладают хоть каплей здравого смысла.
Ошарашенный зельевар не успел сделать даже шага к своей спутнице – та сама, прихрамывая, спустилась чуть ближе к озеру и устало опустилась на ещё влажный от утренней росы песок. Вслед за ней подошёл и лайсар – но отдыхать тот не спешил. Вместо этого, он с торжественным видом отдал мужчине его кинжал, который, с учётом роста зверька, выглядел в его лапках скорее как короткий и широкий меч. Наверное, будь лезвие чуть уже – и Тис был бы просто счастлив. Но ему хватило и такого оружия, судя по восторженной реакции.
– Спасибо. Я рад, что мы смогли тебе помочь… - чуть растерянно пробормотал он в ответ на восторженную речь лайсара, принимая кинжал и засовывая его обратно в ножны. Но почти тут же мужчина оправился от удивления и вновь переключил своё внимание на Совелу. Она жива! Да, вейсы её несколько потрепали, но она в порядке и даже смогла найти его. Это ли не чудо?
( – Кто там говорил про лимит чудес?)
Не слушая шутливое замечание Тайгетты, он опустился на песок рядом со своей спутницей, и, не говоря ни слова, крепко прижал её к себе здоровой рукой. Жива… Раны они смогут залечить, это чепуха. Главное, что она жива и нашла зельевара.
Но эйфория от встречи вскоре схлынула, и мужчина выпустил асканку из объятий. Она же ранена… Вдруг он причинил ей своими прикосновениями боль? Да и вообще, что он себе позволяет? Да, долгий путь сблизил их, но настолько ли? Совелу всегда ему казалась холодной, высокой личностью, что стремится избежать всяких проявлений чувств. Не всегда у неё это выходило, правда, и порой Руфио видел её истинное лицо… Но разве это его дело?
– Прости. Я не сдержался. Боялся, что те духи тебя убили… А если и не убили – то мы никогда больше друг друга не увидим. Ты там была одна, наедине с ними… Против них. А я тут лежал с переломанными руками, ел яблоки и ничего не мог сделать. Беспомощный и бесполезный…
Он тряхнул головой, стараясь отогнать прочь все сентиментальные мысли. Было, и прошло. Теперь у него правая рука в полном порядке, левая уже чувствует себя куда лучше, и они вместе. Пора оставить позади тот неприятный эпизод и решить, что ждёт их дальше.
– Ладно, не обращай внимания. Говори уже, что стряслось?

Он осёкся, услышав тихий шёпот асканки. Вот так… И впрямь, вся эта твёрдость, вся эта гордость оказалась лишь маской. Но это не было новостью для зельевара. А вот то, что она решила снять эту маску перед ним, не стесняясь своего истинного лица, оказалось для него полной неожиданностью. Что-то изменилось в их отношениях. Кем они были поначалу? Просто беглецами, попутчиками, которых свела вместе судьба. Стала бы Совелу спасать его из логова хищника тогда, близ борделя? Крайне маловероятно. Но сейчас она полезла за ним к годруну, а затем и пошла сражаться с вейсами в их родной роще. Причём оба этих поступка даже по отдельности тянули на самоубийство. Зачем? Почему? Потому что без него она бы не выбралась из леса? Чушь и глупость. Ей двигали чувства… Те же чувства, что заставили зельевара тогда броситься под удар. И хоть он и старался оправдать свои действия логикой и здравом смыслом… Урц подери, обмануть самого себя не так уж и просто. Он просто хотел, чтобы асканка выжила, смогла добраться до островов – пусть и ценой его жизни. 
Но минута слабости прошла. Смогла свои чувства преодолеть и Совелу, заговорив вновь своим будничным тоном – пусть и немного более радостным, чем обычно. Казалось, ничего не изменилось. Иллюзия, дурацкая иллюзия… Которую зачем-то они поддерживали вдвоём.
– Рюкзак – чепуха, главное, что ты жива. В нём запас еды, некоторых трав, простейший инвентарь зельевара – уж прости, старые привычки не выбить – несколько лечебных эликсиров и всякая чепуха, что может пригодится нам в походе. Не найдём – плохо, но пережить можно. Ты уверена, что нас там ничего не ждёт?
Болота Руфио недолюбливал. Конечно, сейчас в свои права вступила осень – даже более того, слышалось лёгкое дыхание зимы – но в тёплые времена года они кишели летучими кровопийцами. А принять неожиданную ванну в них можно было вообще в любое время года. Плавал зельевар хорошо, как и всякий островитянин, но… Болото – это не озеро, не река и уж тем более не море. В нём особо не поплаваешь. А вот завязнуть в трясине, запутавшись ногами среди прогнивших ветвей, можно было за милую душу. Конечно, подобные проблемы вступали в силу лишь в самом сердце достаточно больших болот, но что-то мужчине подсказывало: вейсы полумерами бы не ограничились.
Их разговор прервало весёлое чириканье лайсара и шум воды. Почти синхронно обернувшись, спутники увидели выглянувшую из воды обитательницу озера, что с любопытством разглядывала гостью. Похоже, они с Тисом друг друга понимали… И были знакомы. Это обещало упростить дело… Но тоска всё равно резанула сердце Руфио, когда он поймал взгляд русалки. Ещё один человек, который её бросит, оставит рану в душе…
– А вот и моя спасительница. Не понимает ни тагери, ни тарлисского… По крайней мере, в моём исполнении. Пока не мог шевелить руками, особо пообщаться не выходило. Но теперь будет легче, я думаю – он тело улыбнулся девушке и махнул здоровой рукой, приглашая её присоединиться к сборищу. Наверное, пришло время для знакомств. Зельевар приложил ладонь к сердцу и сказал:
– Руфио.
Затем коснулся ладони женщины, что сидела рядом с ним, и представил уже её.
– Совелу. А с Тисом вы друг друга знаете, я так понял.
( – А я, как всегда, не при делах…)
( – Ну прости. Чуть позже, когда не будет лишних глаз, я скажу Совелу о тебе. Дам вам… Поговорить)
( – Да я и не тороплю. Просто иронизирую)

Представилась и русалка. Точнее, не представилась… Просто Тис решил выступить в роли переводчика, и, среди прочего, назвал её имя. Много оно, впрочем, не дало: Руфио пришлось с горечью констатировать, что вряд ли он сможет правильно повторить те звуки, что произнёс лайсар. Ну что ж… Он может хотя бы попытаться.
– В полном порядке. Вторая тоже заживает. Передай ей, что я её должник.
Впрочем, девушка особо не зацикливала своё внимание на мужчине. Его спутница заинтересовала её куда больше. И приходилось признать: интерес был совершенно другим. Особой доброжелательности в её словах не наблюдалось… Да и в действиях тоже: когда асканка потревожила зарастающую рану на руке и опустила кровоточащую ладонь в воду, обитательница озера в мгновение ока оказалась рядом, кровожадно блестя глазами. Казалось, столь милая дева не может внушать ужаса, но у зельевара ёкнуло сердце, когда та нависла над его спутницей. Быстрым движением он поднялся с песка и в одно мгновение оказался рядом с двумя столь дорогими ему дамами, что решили повздорить. Но из них двоих он куда больше поддерживал Совелу.
– Потише, дорогуша. Если ты хочешь причинить ей вред – начни с меня.
Казалось, в глазах русалки поубавилось гнева… Но не намного. Асканка же заговорила с прежним спокойствием, ничем не выдавая страха. Обитательница озера слушала её, недовольно сжимая ладони в кулаки, косясь на гостью по-прежнему недоброжелательно… Но откровенной агрессии уже не было. Девушка что-то пропела – и лайсар перевёл её слова и на этот раз. Согласна им помочь… Что ж, ещё одна маленькая победа. Она помогает им уйти отсюда целыми и невредимыми… Отпускает его восвояси. Руфио опять почувствовал, как тоска сжимает его сердце. Бедная…
Повинуясь жесту русалки, Совелу отошла в сторону, оставляя их вдвоём с зельеваром. Тут же девушка пододвинулась поближе и аккуратно взяла мужчину за исцелённую руку, внимательно её осматривая. Затем настала очередь и второй руки, потихоньку зарастающей, но ещё повреждённой. Касания её были мягкими, но сильными, иногда причиняли боль… Но слабую-слабую, словно обитательница озера чувствовала боль мужчины раньше, чем он сам начинал её ощущать. От волос русалки слегка пахло водорослями – но этот запах не был неприятным… И что бы там не рассказывали мужики по трактирам, её пальцы были тёплыми и мягкими.
Покончив с осмотром, она на секунду замерла и встретилась взглядом с Руфио. В глазах девушки были грусть, тоска и… Смирение. Она не хотела разлучаться с ним – но, тем не менее, давала им с асканкой уйти. Словно из ниоткуда русалка достала маленький белый цветок, чем-то напоминающий цветок кувшинки. Мгновение – и тот занял своё место на одежде зельевара, прямо напротив сердца. Он поднял голову, вновь встречаясь взглядом с ней, вдруг ощущая всю гамму эмоций, что испытывала озёрная дева, что испытывала озёрная дева – и в следующий миг их губы встретились. Поцелуй был тёплым… но недолгим. И когда русалка отпрянула от него, готовая вновь скрыться в воде, Руфио удержал её за руку.
– Постой…
Он склонил голову, сунул правую руку за ворот, нащупывая неприметную цепочку, стараясь найти застёжку. Это не заняло много времени, и уже скоро в руках мужчины оказался его вечный талисман – небольшой кулончик, который изначально был просто маленьким запаянным флаконом с его модификацией «совиного глаза». Эта субстанция светилась, когда что-либо вносило возмущение в магические потоки… И была первым удачным изобретением тогда ещё весьма юного зельевара. Он носил этот флакончик как амулет, как знак. В какой-то момент он решился и обратился к ювелиру, что с помощью своего умения и небольшого количества серебра заключил сосуд в серебряную оправу, выполненную в форме соцветия инниса. С тех пор этот амулет сопровождал Руфио, и даже в самые свои тяжёлые дни он не помышлял о том, чтобы его продать.
Чуть мерцающий стеклянный флакончик с каплей волшебной эссенции аккуратно лёг меж грудей русалки, в то время как мужчина аккуратно застегнул цепочку на её шее. Удовлетворённый результатом, зельевар на секунду отдалился, наслаждаясь тем, как прекрасно гармонирует серебро кулона с серебром чешуи… А затем вновь прижался своими губами к губам озёрной девы в куда более долгом и чувственном поцелуе. Но и он не мог длиться вечно.
– Прощай… - прошептал он, глядя в глаза своей спасительницы. И в одно мгновение она пропала, оставив на память лишь фонтан брызг, заставивший Руфио улыбнуться вновь.
Он стряхнул капли воды с лица и обернулся к асканке, рядом с которой стоял необычайно довольный лайсар. Пора возвращаться к более насущным делам…
– Не уверен, что она захочет лечить твою ногу… Но мы с этим и сами справимся, пусть и не так изящно. Но для этого понадобится содержимое рюкзака. А пока что… Наверное, тебе стоит отдохнуть. У тебя выдалась та ещё ночка.

– Не проживёшь – неожиданно даже для самого себя резко отозвался Руфио. На секунду он удивился своей… Нет, не грубости – настойчивости, если не сказать наглости. Но затем продолжил уже куда более дружелюбным тоном.
– Не пойми меня неправильно, я не хочу тебя лечить против твоей воли, какими бы не были мотивы. Но... Тогда, при схватке с годруном, нога тебя подвела. И если такое случится вновь – не сомневайся, я опять подставлюсь под удар. У тебя куда больше шансов выбраться из этого леса в одиночку… И, по правде сказать, если ситуация дойдёт до откровенного выбора, я отдам свою жизнь взамен твоей. Уж прости за театральность… Но, согласись, будет куда лучше, если такая ситуация не возникнет вновь.
Он вздохнул и умолк, внутренне досадуя на себя за тот минутный прорыв. Сначала нагрубил, потом ещё выставил себя дураком… Ладно. Глупости всё это. Так или иначе, он сказал всю правду, выложил все свои мысли – даже те, что надлежало держать при себе. И назад содеянного не вернуть. Пора было выдвигаться, раз уж асканка решила отказаться от хотя бы минуты отдыха.
– Ладно. Вернём рюкзак – разберёмся. Всё равно без обезболивающего зелья ничего не сделать.
Скованным движением он протянул женщине руку, чтобы помочь ей подняться – но та уже успела встать с песка сама, делая жест зельевара ещё более неловким и лишним. Он убрал руку, понимая, что ведёт себя как-то глупо, неправильно… Что он хотел доказать своей заботой? Да ничего, на самом деле. Просто он действительно считал, что из них двоих Совелу – куда более достойный представитель. Конечно, она была шаманкой из Ковена, и в её прошлом наверняка не обошлось без убийств и предательств. Но... Но он в своё время предал весь мир. Не смог справиться со своей трусостью, не выстоял перед лицом ужаса – и оставил лекарство от чумы незаконченным. Все формулы до того терпели неудачу, но предпоследняя всё-таки исцеляла болезнь. Другой вопрос, что вместе с болезнью это зелье убивало и её носителя… Причём весьма мучительно. Гибель того добровольца, что решился опробовать снадобье на себе, оказался предпоследним ударом по твердыне духа мужчины. Что же было последним? Не хочется даже вспоминать…
Если бы он тогда выстоял, довёл дело до конца… Лекарство было непростым, но эффективным. Оно лишь активировало скрытые силы организма, помогали тому перебороть заразу. Всего пара капель… Можно было вылить склянку зелья в колодец – и любой испивший из него обрёл бы исцеление.
А теперь весь мир лежит в руинах. И это его вина. Самопожертвование её не искупит… Но это лучшее, что он в состоянии сделать.
Они шли в молчании, каждый думая о своём. Даже лайсарр притих, не то вслушиваясь в тишину леса, не то тоже охваченный воспоминаниями. Но, как всегда, разговор начался внезапно, чуть ли не с полуслова. Зельевар не выдержал.
– Мне жаль, что она к тебе так отнеслась. Надо сказать, это меня удивило… Поначалу. Потом до меня дошло, что всё равно мы для неё чужаки. Просто я ей показался похожим на кого-то, кого эта русалка давно знала… И любила.
Он невесело улыбнулся, вновь вспоминая её взгляд – нежный, и в то же время обеспокоенный. Как она пыталась найти знакомые черты лица, но смирялась, даже не находя их…
– Она мне ночью пела о нём. Какая-то магия… Я понимал её, не понимая ни слова. Прости её, если можешь. Ты видела её как могучего духа, как хранительницу озера… А я видел тоскующую девочку, которой казалось, что она вновь обрела свою любовь. Но… Я ничего не мог ей дать. Только прощальный поцелуй и свой талисман.
Руфио умолк, собираясь с мыслями. Зачем он это говорит? Какая ей разница? Вряд ли они ещё когда-нибудь увидят эту русалку. А если бы и увидели – что было бы асканке с полученных сведений?
– Прости. Наверное, тебе это было не слишком интересно.

Непонятно было, заинтересовал ли Совелу его рассказ. Ей было откровенно плохо, и зельевар уже начал себя проклинать, за то, что послушал её. «Отдых не нужен, пойдём!» Идиотка. После всего, что выпало на долю асканки, иные отлёживаются днями. А она решила продолжить весьма непростой путь, тем более – с повреждённой ногой. К счастью, Руфио оказался рядом, когда её мотнуло в сторону: хоть сама женщина и успела схватиться за ствол молоденького клёна, он аккуратно поддержал её здоровой рукой с другой стороны, аккуратно опуская на землю, покрытую палыми листьями. Совелу била видимая невооружённым глазом дрожь: усталость, болезнь… Какая, к Урцу, болезнь, она же асканка… Скорее всего, дело было в банальной усталости и истощении. И совершенно кретинской упрямости. Ни говоря ни слова, зельевар стянул с себя свою накидку из оленьей шкуры – лишь слегка зашипел от боли, когда пришлось потревожить ещё не сросшуюся до конца руку. Но вот, сравнительно тёплая куртка покинула его плечи – и легла на плечи женщины, что между тем рассказывала совершенно неприятные вещи.
Мужчина вздохнул, опуская голову. Пять лет жизни за каждое заклинание… Итого десять. Кого найти? Кого спасти? Его? Зачем? Его жизнь не стоила таких жертв. Долг, и без того неоплатный, стал ещё больше. Эх… Понимай он хоть что-то в этих заклинаниях - отдал бы этой упрямице её жизненные силы обратно. А так…
– Глупышка… Десять лет жизни… Зачем? Спасти меня решила… Идиота-зельевара, который позволил миру умереть. Это должны быть годы моей жизни - и я уверен, есть способ изменить тобой содеянное, чтобы всё произошло именно так. Вижу по твоему взгляду, ты не станешь это делать. Плевать. Я не шаман, но найду способ, клянусь солнцами.
Что-то, сказанное ей, было неправильно. Смущало, вызывало сомнение… Урц! Он научил её ритуалу… А заодно оживил сущность в разуме мужчины. Но не рассёк душу надвое, нет – вложил силы в образ, уже там существовавший, поселив в одно тело вторую полноценную душу. Решил, что это будет забавно… Насмешник, чтоб его мамочка Тракка порола почаще. Спору нет, Руфио, чуть привыкнув к своей новой спутнице, наслаждался её присутствием. Она помогала ему, когда душа самого зельевара успевала утомиться... Но сейчас асканка просто так отдала свою жизненную силу, а он не может вернуть ей долг. Жалко, что флакон с наркотиком остался в невообразимой дали близ Нарга. Возможно с помощью небольшой дозы он смог бы вновь обратить на себя внимание этого божка… И предложить ему сделку. Десять лет – Совелу, пять лет – Урцу, чтобы умиротворить его… А сам он умер бы или стал развалиной. Пожалуй, это было бы честно.
( – Руфио… Я лишь частично принадлежу этому миру, ты же знаешь. И я, в теории, могу разорвать связь, отдав энергию тебе… Или ей.)
Он вздрогнул, услышав слова Тайгетты. Она… Она хотела пожертвовать собой? Но зачем? Её же с асканкой ничего не связывало! Или дело в другом…?
( – Ты не прав. Если бы ты умер… Не знаю, возможно, умерла бы и я. Так что Совелу спасала жизнь и мне. Потеряв связь с твоим миром, я стану принадлежать полностью миру снов. Возможно, мы там будем видеться… Но я больше не смогу тебя сопровождать наяву)
( – Ты этого хочешь?)
Он не мог видеть лица своей ожившей грёзы. Не сейчас, не наяву. Но почему-то Руфио чувствовал, что она мнётся, думает, ищет слова – и не находит.
( – Я… Я не знаю. Ты мне дорог, Руфио, и я волнуюсь за тебя. Я о тебе заботилась как могла…)
( – Ты мне тоже дорога, Тайгетта)
( – Я знаю. Но дело не в этом. Для тебя я исчезну, но я не умру, забыл? Просто… Я не Сьена, хотя имею многие её черты. Эта русалка меня многому научила, Руфио. Ты был похож на её любовь, она не хотела тебя отпускать с Совелу… Но её хватило мудрости не идти на поводу своих чувств. А я… В любом случае мы бы не смогли быть вместе. И теперь, глядя на эту асканку, я понимаю: есть та, кто позаботится о тебе лучше меня. И с которой ты будешь более счастлив, чем со мной)
( – Какое счастье? Через десять лет я стану стариком. Через пять – начну забывать всё, чему меня учили. А ещё через пять стану гниющим трупом. Я вижу, что почему-то ей дорог… И я не хочу причинять ей боль)
Тайгетта замолчала. И действительно: при всём желании, зельевар не смог бы ухаживать за ней до самого конца её жизни. Он умрёт раньше, гораздо раньше…
( – Пусть так. Но… Я должна ей жизнью. И отдаю этот долг.)
Руфио почувствовал, что его взгляд двоится. Его тело более не принадлежало ему самому: оно было и его, и чужим одновременно… Его мысли текли сразу в двух направлениях, мир был слишком ярким, слишком громким, слишком… Слишком резким. Зельевар чувствовал, что у него поднялся жар: тело не справлялось, не могло поддержать сразу две души одновременно… Но им не нужно было многого: всего пара мгновений.
Они наклонились над слабым, немощным телом асканки. Та чуть повернула голову, глядя в широкие зрачки их тела, и сквозь измождённость пробились удивление и… Страх?
– Не бойся.
Они коснулись её лба своей сухой, горячей ладонью – и лес померк, оставив какую-то разноцветную хитросплетённую паутину. Энергия… Сила… Они не были шаманом, никогда не учились этому весьма хитрому и необычному ремеслу, но силы двух душ хватало, чтобы узреть невидимое. Оставалось лишь понять. Ибо если они нарушат не ту нить – последствия предсказать будет невозможно.
Вот одна алая нить. Свежая, ещё пульсирующая… Уводящая силу прочь. Они мысленно коснулись её ладонью, разрывая – и крепко захватывая уходящий вдаль конец. Сразу стало труднее дышать. Ничего… Вот… Вот ещё одна, уже чуть побуревшая, но тоже недавняя… И её также. Один конец – в свою руку, а второй втягивается вглубь уставшей, измученной души…
– Они не успели выпить много. Я… Да, я чувствую, силы хватит. Даже останется… Ты уверена? Да.
Они начали вновь разделяться, вновь становится Руфио и Тайгеттой. Но её голос слабел, казался лишь эхом. Зельевар чувствовал, как в его тело вливаются силы, словно даруя ему вновь молодость… Прочем, почему «словно»?
– Нет. Ты не права
Он уже не мог говорить с ней мысленно, но оставалась надежда, что голос будет услышан. Мужчина сконцентрировался, пытаясь мысленно ощутить тёплое тело рядом собой, как своё собственное… И перенаправить всё то, что даровала ему Тайгетта. И впрямь: приток бодрости исчез, и сила – странная, ни с чем не сравнимая – потекла в тело лежащей рядом женщины. Та на миг вздрогнула – и Руфио понял, что криво сросшаяся кость выпрямляется, мышцы вновь обретают прежнюю силу…
( – Прощайте.)
Он услышал голос своей призрачной спутницы в последний раз, чувствуя, как иссякает текущая через него сила, как он вновь становится всего лишь человеком. Тот же голос прозвучал и в голове асканки. И… Что-то в душе мужчины пропало. То незримое присутствие, необычное чувство чужого взгляда – но взгляда изнутри… Его не было. Теперь там была лишь пустота. Зельевара всё ещё немного колотило от жара, сердце едва-едва начинало успокаиваться после пережитого… Но это казалось мелочью.
– Спасибо тебе… И прощай – шепнул он , даже понимая, что Тайгетта его не услышит. Во всяком случае, не здесь. Не наяву.

Пустота. Гнетущая пустота внутри, вопиющее о себе отсутствие… Чего-то. Чего-то важного и незаменимого. Что-то похожее испытывают поначалу калеки, лишившиеся той или иной конечности. Конечно, Тайгетта не сопровождала зельевара с самого рождения, и её исчезновение не должно было восприниматься, как что-то ужасное и неправильное. Но почему-то именно так и происходило. Её присутствие, незримое, но всегда ощутимое, согревало мужчину с того памятного пробуждения в борделе, и чувство присутствия кого-то ещё стало привычным и даже родным. Теперь его не было. И в голове царила звенящая, непривычная пустота, которую разбавляли лишь его, Руфио, мысли.
Он… Потерял её. Навечно. Никогда ему больше не услышать её голос, поначалу казавшийся таким чужим и резким, неестественным среди мерного течения собственных мыслей. Может быть, им доведётся ещё когда-нибудь увидеться, на тропах снов, в тех мистических, невозможных мирах, что существуют – но никак с этим миром не связаны, где ты обычно лишь наблюдатель, но не участник. Но каковы шансы? И пусть даже им удастся встретится… Сны имеют одну очень паршивую способность: очень часто после пробуждения они забываются. Когда Тайгетта была с ним, он помнил свои сны – её действительность – но сейчас всё наверняка вернётся на круги своя.
Зельевар почувствовал лёгкое прикосновение к своим плечам… Но не смог найти в себе силы, чтобы хоть как-то отреагировать. Её долг, долг крови и жизни уплачен сполна. И остаток пошёл ей на пользу. Из тех сил, из той неожиданно огромной энергии, что высвободилась, когда Тайгетта разрушила заклятье связи, Руфио не взял себе ни капли. И весь избыток пошёл на лечение асканки. Нога её вновь стала целой, ссадин и ушибы исчезли без следа… Возможно, она даже помолодела на год или два. Он не мог сказать точно, не понимая до конца силы, что прошла через него. Но сейчас потихоньку складывалась общая картина. Душа его незримой спутницы принадлежала миру снов. Урц, помимо того, что вдохнул жизнь в тот образ, по сути, создав новую душу, связал их прочной, как поначалу казалось – неразрывной связью… Настолько сильной, что, когда Руфио засыпал, его душа присоединялась к душе Тайгетты в её мире. Не будь её – их души расстались бы… Как это произошло сейчас. Если перерубить канат, удерживающий корабль во время отлива, то само судно уйдёт с волной, а канат, удерживаемый в натяжении, может хлестнуть с такой силой, что перебьёт человеку все кости. Пользуясь этой аналогией, его спутница канат разрубила – но сумела направить энергию удара в нужное им обоим русло.
Ну да ладно. Надо жить дальше. Жертва Тайгеты была велика… И тем больше на нём ответственность. Нужно сделать так, чтобы она не оказалась напрасной. Тем более… Она же сама говорила, что для неё это не смерть. Просто она полностью вернётся в свой сказочный мир, а он – в свой. И хотя им больше никогда не увидеться, они оба останутся жить. Но он никогда о ней не забу…
– Ах вот оно что… - прошептал мужчина, лишь едва шевеля губами. Тоска, начавшая отпускать, навалилась с новой силой. Он понял, как Тайгетте удалось развеять заклинание. Образ, её образ, которой жил в мозгу Руфио, составленный из видения во сне и воспоминаний о Сьене, был оживлён Урцем… И он держал её, подобно зачарованному камню, здесь. Разрушив этот камень, она освободилась. Возвращаясь к прежней аналогии, она не рубила каната… Но снесла пристань. И теперь зельевар не мог вспомнить ни её лица, ни её голоса… Осталась лишь память о каком-то тёплом чувстве, о приятном свете, словно от огонька свечи… Он почувствовал, как на его глазах набухает одна слеза, другая, плавно скользит к носу – и с лёгким стуком падает на прелые листья.
Она ушла от него, ушла навечно, забрав даже воспоминания. Это было необходимо, но легче от осознания этого факта не становилось. Наверное, она любила его… Понимала, что шансов нет, но продолжала любить – только уже как заботливая и чуткая сестра.
- Тебе нужно поесть
Руфио слабо улыбнулся. Она ушла – но Совелу осталась. И пусть у них нет ни намёка на то абстрактное счастье, о котором говорила Тайгетта: пройдёт лет двадцать-тридцать, и он своим исчезновением причинит ей боль, оставит на душе незаживающую рану… Да, он боялся её любить. Всё это время – боялся. Когда зельевар начал питать к неё симпатию? Кажется, когда они прошли леса… Нет, раньше: после гибели Эрумэ. Но он давил свои чувства, не давал им расти, выпалывал, словно сорняки на грядке. Не время, не место… Да и глупо. Она периодически снимала маску холодности и отрешённости, обнажая свою душу – но она отвергла бы Руфио, не задумываясь. И он давил в себе любовь, замещая её лишь симпатией к удачному попутчику… Потом, когда она вернула себе двуногий облик, после перехода, чувства вспыхнули с новой силой – и бороться с ними стало почти невозможно. Особенно после того, как асканка спасла его из логова годруна. Но он старался, находил себе оправдания, пытался убедить себя в том, что он поступает так, потому что должен… И что он не видит знаком внимания и заботы со стороны Совелу…
А теперь собой пожертвовала Тайгетта. Ради того, чтобы они могли быть вместе. Хоть немного.
– Да, я понимаю. Спасибо за заботу.
Он принял из рук лайсара, что так ничего и не заметил, оструганную деревяшку с нанизанной на неё добычей. Пахло вкусно… Но мужчина просто чувствовал на себе обеспокоенный взгляд асканки. Надо было её ободрить, дать знать, что всё хорошо… И будет ещё лучше. Руфио поднял голову и взглянул в глаза Совелу – чуть грустным, но в то же время нежным взглядом.
– Я почти в порядке. Мне... Мне тяжело было с ней разлучиться. Но я пережил уже гибель не одного своего друга… И одной возлюбленной. А она даже не погибла – просто наши души более не связаны вместе. Я расскажу тебе о ней… Завтра. Просто дай мне прийти в себя, ладно?

Он отрывал куски на удивление нежного и вкусного мяса от жареной тушки зверька… Впрочем, не особо задумываясь над процессом. Тяжело… Всегда тяжело терять друга – навсегда. А Тайгетта была не только другом. Всё-таки, несмотря ни на что в ней было слишком много от Сьены… От той, которую он когда-то любил, но ни успел ей сказать ни слова. Но это тоже можно было пережить. Самое подлое было в том, что, уходя, она была вынуждена разрушить почти все его, Руфио, воспоминания о ней. И это тяготило больше всего. Говорят, пока помнишь о ком-либо – он живёт… Но что, если ты не можешь помнить? Если у тебя отняли саму эту возможность?
Зельевар вздохнул, всё ещё чувствуя тягучую пустоту… Но вместе с тем – и некую надежду. Тайгетта его покинула, но она жила – пусть теперь и сама по себе, в совершенно ином мире. Пришло время и ему жить в этом. Заботиться о Совелу, как и раньше, оберегать её… Любить.
Мужчина посмотрел на деревянную шпажку, на которой костей осталось больше чем мяса. Такой мелочью не наешься. Разве что, если набрать побольше. Но есть ему пока что не хотелось: не было никакого настроения. Он привык быть один, стойко переносить удары судьбы... Да, был момент, когда Руфио сломался, когда сбежал в ужасе, предав тем самым всё, что было ему дорого. Но с тех пор он, кажется, пришёл в себя. Так, сломанное бурей дерево, через некоторое время вновь начинает стремиться ввысь – к небу, солнцу и звёздам. Но сейчас тяжело было не только ему. Бросив объедки в костёр, зельевар взглянул на асканку, что всё также сидела у дерева. Её больше не колотила дрожь, и ничто не пило силы её организма – не считая, конечно, неумолимого времени… Но ему подвластны все. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. И теперь, когда раны тела оказались залечены, дали о себе знать раны души. В её взгляде, направленном в небо читались тоска… и какая-то упрямая надежда. Она продолжала верить в то, что их впереди что-то ждёт, надеяться на счастливый исход… Но ей было тяжело. И Руфио не стал более себя сдерживать. Он поступил так, как ему давно хотелось: поднялся с земли и тихонько сел рядом, здоровой рукой приобняв плечи женщины. И та прижалась к нему, отвечая на заботу.
– Знаешь… Я бы многое мог сказать тебе о той, что меня покинула. Но потом. Я… Как был дураком, так я и остался.
Находить нужные слова было трудно, практически невозможно. Он не знал, что говорить, как говорить, какой ответ его будет ожидать… Но вместе с тем понимал: нужно сказать главное. Сейчас. Пока не стало слишком поздно. Не хватало голоса в голове, что вносил порядок в запутанные мысли, давал подсказки… Но теперь придётся жить так. Без неё, вечной помощницы и советчицы.
– Дело в другом. Просто я боялся своих чувств. Давил их, душил, не давал им расти… Но бесполезно. Они расцвели и дали плоды. То, ради чего пожертвовала собой Тайгетта… Почему я не смог помочь русалке… Я люблю тебя, Совелу. Может, это глупо и наивно, но я не могу ничего с собой поделать. Да уже и не хочу, по правде сказать.
Он умолк, пытаясь вновь привести мысли в порядок. Да, стоило это сказать. Давно стоило. Или… Или нет? Дай он волю своим чувствам там, на просторах бывших курфюршеств, асканка его, скорее всего, лишь высмеяла бы. Или… Или нет… Да, он сказал чистейшую правду: как дураком был, так и остался. Но он больше не мог молчать на эту тему. Теперь, когда ради их любви ушла та загадочная душа, родившаяся по воле Насмешника.

Асканка вздрогнула в его объятьях, стоило лишь прозвучать словам признания. Да… Не умел зельевар говорить такие вещи. Совсем не умел. В последний раз он вслух говорил, что любит, ещё в далёкие и светлые времена детства на Архипелаге, вырастая под тёплыми лучами родительской заботы… Но нет нужды объяснять, что это – совсем другое. Позже он влюбился в ту, чей образ оживил в голове Руфио Насмешник… Но он так и не успел сказать ей те самые слова, которые каждый так жаждет услышать… И которые так сложно сказать. Этот удар постиг мужчину давно, и рана уже успела зарасти почти полностью… Впрочем, оставив изрядный шрам на душе. Но это дело прошлого, тёмного и печального. Пожалуй, пришло время ожить вновь, переродившись, подобно фениксу. До того он тащился в сторону островов, лишь из чистой упрямости стараясь отсрочить неизбежный конец. Теперь… Теперь ему хотелось жить. Ради того, чтобы быть рядом с Совелу. Чтобы опекать её, защищать… Это не отменяло того факта, что зельевар всё ещё был готов при необходимости пожертвовать собой ради возлюбленной, ни в коем случае. Но умереть ради любви – это одно дело. И совсем другое – жить ради неё.
Миг – и асканка повернулась к нему, крепко обнимая мужчину. Зажатая меж двух тел раненая рука отозвалась лёгкой болью, но Руфио не обратил на это внимания, прижимая Совелу к себе здоровой конечностью, нежно поглаживая по спине. Как же он глупо поступал, боясь признаться в своих чувствах… И как же хорошо, что нашёл в себе смелость сказать. Здесь, в лесу, они не в безопасности. Даже наоборот: во время их путешествия по опустошённой эпидемией и войнами Тагерии, они могли чувствовать себя куда более свободно и спокойно. Кто им угрожал? Нежить да бандиты. И те, и те весьма опасны и без малейших сомнений лишили бы жизни двух беглецов… Но шансы на подобную встречу были не так уж и велики, да и они примерно знали, как поладить с такими противниками. А в Мари’йих они чужаки, и большинство местных обитателей будет совсем не рады их видеть. Образно говоря, они были в положении эльфа, что оказался в Небесном наделе… Или кетавельца в Аскане. Может, дела обстояли чуть лучше – но всё-таки, ненамного. Каждый следующий день мог стать для кого-то из них последним. А зельевар успел привыкнуть к своей спутнице, успел её полюбить… И не хотел, чтобы история вновь повторилась. Он сказал слова признания. И теперь никогда не покинет асканку.
Тихо потрескивал костёр, где-то вдали журчал ручеёк… Тис давно умолк, не выдавая своёго присутствия ни единым шумом. Руфио крепко прижимал Совелу к себе, положив голову на хрупкое женское плечо, вдыхая запах её волос, чувствуя её жаркое, учащённое дыхание… Равнодушные на признание в любви так не реагируют. С самого начала зельевар догадывался, что вряд ли ответом ему будет насмешка или холодность – уже давно успела сползти с асканки эта маска жестокого равнодушия, обнажив нежную и чуткую душу. Но Страх всё равно оставался. Вдруг она его не поймёт? Или не захочет принять любовь человека-однодневки? Вдруг…
– Я тоже тебя люблю…
Он задрожал всем своим телом, услышав ответ – столь простой и понятный, столь желанный… И столь неожиданный. Не контролируя себя, он прижал Совелу к себе ещё плотнее – и рука отозвалась уже куда более сильной болью. Но всё это было чепухой. Она его любит! Асканка, гордячка, матер Ковена – любит простого зельевара, который в своё время пал так низко, как только возможно. Немыслимая, невозможная любовь. Была ли это часть шутки Урца? Пусть даже и так. Плевать. Он нашёл своё счастье, свою любовь – и та ответила ему взаимностью. Больше для мужчины не имело значения ничего в этом проклятом мире – не умирающем, но оправляющемся после почти смертельной раны. Теперь они будут вместе до конца, каким бы он ни был.
Всё-таки, не только Совелу нашла в своё время убежище в панцире холодного равнодушия. Руфио тоже привык прятать свои эмоции, скрывать боль шутками, а нежность – язвительностью и иронией. Трудно было отказываться от обретённых во времена смерти и равнодушия привычек, вновь становиться собой. Хотелось сказать что-то полушутливое, наподобие «ну, ближайшие двадцать лет нам будет попроще»… Но язык не поворачивался. Он понимал, что это было бы глупо, неуместно, неправильно… И потому лишь продолжал гладить свою возлюбленную по длинным белым волосам.

Признаться, Руфио просто не верил своему счастью. Не мог поверить. Его признание не оказалось ни глупым, ни неуместным. Неожиданным – да, но это сложно назвать проблемой. И… Совелу ответила. Всего лишь четыре слова, четыре таких приятных, таких неожиданных слова, которые он и не надеялся услышать за остаток своей жизни. Он влюбился – в холодную асканку, которая потеряла всё и всех. Оставшись в одиночестве, она смеялась в лицо своей злой судьбе… Такая любовь не могла быть счастливой или взаимной. Но – оказалась. Как? Почему? Да какая, на самом деле, разница. Главное, что теперь он никогда не даст никому обидеть свою возлюбленную.
Он нежно гладил женщину – по спине, по длинным белым волосам, в которых успели застрять крошечные обломки веточек и древесной коры, и чувствовал, как в душе разгорается какой-то странный, непривычный огонь. Это ощущение поначалу немного напугало зельевара. Что же это такое? Неужели тот самый огонь любви, о котором так любили петь барды, складывать стихи поэты? Руфио прислушался к своим ощущениям. Ему хотелось… Хотелось быть частью жизни асканки – и немаловажной частью. Заботиться о ней, оберегать до последнего своего вздоха. Но заботиться не только так, сражаясь со всеми, кто хотел бы лишить его счастья в лице возлюбленной, но и куда более простом, нежном, если можно так выразиться, плане. Дарить ей подарки, приносить маленькие крохи радости каждый день. Почему-то в голову приходили мысли о доме, ежедневных хлопотах и ежедневной же близости… Зельевар усмехнулся последней своей мысли. Ну надо же. Он, человек, который впервые покинул свой дом в возрасте девятнадцати лет и с тех пор не задерживавшийся на одном месте дольше, чем на месяц, задумался о том, чтобы осесть. О доме. О… Семье? Когда-то во время странствий одна женщина ему сказала: «Ты – странник по природе, вечное перекати-поле… Но настанет день – и ты остановишься, чтобы пустить корни. И причиной тому будет только женщина». Что он тогда сделал? Кажется, посмеялся про себя над пророчеством, а вслух ответил, мол, всё возможно. Теперь же пришло время признать: хоть та прорицательница наверняка уже умерла, и кости её обратились в прах, её пророчество обещало сбыться. Только вот что касается семьи… Если… Если это всё правда, если они выберутся отсюда, если эта взаимная любовь не окажется лишь сном, лишь сладким самообманом… Детей у них всё равно не будет. Осознание этого факта приносило лёгкую горечь, но… Быть может, это и к лучшему? Отпрыски браков меж людьми и эльфами обычно обладали весьма солидной продолжительностью жизни – по человеческим меркам, само собой. Их ребёнок бы рос, взрослел – необычайно медленно с точки зрения отца… А тот бы с каждым днём дряхлел, приближаясь к неумолимой кончине. Впрочем, какой смысл гадать – к лучшему или к худшему? Аскане и люди не могут зачать дитя. Это аксиома. А значит, и рассуждать на эту тему нечего.
Но даже несмотря на это… Даже несмотря на то, что они могут отсюда не выбраться живыми… Огонь в душе горел и не собирался утихать. Любовь, нежность, забота… Простое желание быть рядом, никуда не отпускать… И страсть. Да, это была именно страсть. Пускай Руфио было уже не двадцать лет, долгие годы путешествий и зельеварской практики закалили его организм, сделали его довольно стойким и выносливым по человеческим меркам. Наверное, он всё-таки слишком прибеднялся, утверждая, что уже через пятнадцать лет станет развалиной. Несмотря на все раны души, тело сохранило прежнюю выносливость – хотя про юношескую энергию можно было забыть. Да, чудесные вещи творит пламя любви. Впервые за много лет мужчина чувствовал себя… Живым.
Совелу чуть отстранилась от зельевара, нежно коснувшись его повреждённой конечности, что всё ещё побаливала после неосторожного выражения чувств своего хозяина – и мужчина улыбнулся, принимая заботу своей возлюбленной. Да… Его рука заживёт быстро, неправдоподобно быстро – и всё стараниями русалки. По ощущениям Руфио дал бы недели две до полного заживления – но он мог ошибаться. Тем не менее, до того не следовало её тревожить, дабы не мешать действию её чудотворных заклятий.  И асканка это понимала, в отличие от её неуклюжего, немного глупого в своей влюблённости спутника.
Миг – и лицо женщины как-то вдруг оказалось прямо перед ним. Нежно взглянув на зельевара сквозь полуприкрытые веки, она потянулась к нему – и Руфио совершенно спонтанно, сам того не осознавая, ответил на поцелуй. Их губы соприкоснулись – и весь остальной мир прекратил существовать для мужчины, что тоже прикрыл свои глаза. Чума, лес, злые духи… Всё это не имело значения. Были лишь он и она. Зельевар кроткими, нежными движениями целовал свою возлюбленную, чувствуя своей кожей её жаркое дыхание, тепло её тела, нежность ответных поцелуев… Сам того не осознавая, он нежно придерживал здоровой рукой голову асканки, притягивая её ближе к себе, чтобы насладиться этим столь сладким моментом ещё немного… И ещё немного…
Но всё хорошее в этом мире имеет отвратительное свойство кончаться. Руфио опомнился, осознав, что его любовь пытается отстраниться, высвободиться из его цепкой хватки – и со смущённой улыбкой убрал руку. Увлёкся…  Им и впрямь нужно было идти дальше. Рюкзак уже несколько утратил свою актуальность – теперь, когда нога Совелу была вновь цела – но там всё ещё оставались весьма полезные походные припасы.
С обедом было покончено, и пришло время прекратить их вынужденный привал. Лайсар затушил костёр и шустро юркнул вперёд, как всегда, показывая путь.  А зельевар с асканкой шли чуть сзади, как и раньше… Но теперь – держась за руки, чувствуя близость друг друга. Созидающий огонь в душе мужчины пылал ярко – и, наверное, то же самое происходило и в душе Совелу.
Какими бы не были трудности, они их преодолеют. Вместе.
Хорошо, когда есть, ради кого умирать. Но ещё лучше, когда есть, ради кого жить.

– Слушай, а нам точно оно надо?
Болота… Впечатляли. За свою жизнь Руфио приходилось бывать в подобных местах неоднократно. Чего только стоили похождения по Озёрной долине… Которую следовало бы назвать Болотной долиной – настолько широко там простирались топи. Реки разливались на обширной равнине, образуя озёра, что дали имя тем местам, текли вяло и неспешно, иногда меняя течение – а вода спокойно растекалась по низине, подтапливая леса, образуя широкие поля откровенной трясины. В тамошних чахлых лесочках было почти невозможно найти сухую древесину для костра… Зато с водой проблем не возникало. Был один очень весёлый случай, когда зельевар выкопал небольшую яму для костра, ушёл за хворостом – а вернувшись, обнаружил, что та уже наполовину заполнилась мутной водицей. М-да… И полные воды сапоги каждый день.
В общем, опыт был. Не слишком приятный, но был. Чего ещё ожидать от странника, который за свою жизнь побывал почти везде, исключая, разе что, империю Аскан? Хотя зельевар пару раз подумывал туда отправиться. Его обычная манера путешествий тут сыграла бы на руку: держась подальше от трактов и населённых пунктов, он, скорее всего, избежал бы неприятностей. Хотелось, очень хотелось повидать дремучие северные леса… А ещё больше – Белую Стынь, край, где вечно царит зима. Но каждый раз мужчина с сожалением был вынужден отказаться от такого путешествия. Игра не стоила свеч. Первый же встречный патруль заклеймил бы его или продал в рабство, в любой деревеньке его бы могли отравить, оглушить, связать… Будь он охотником – можно было бы рискнуть: уж очень соблазнительным казалось такое путешествие. Можно было бы охотиться на дичь, скрываться, подобно преступнику – и стойко идти вперёд. Но… Руфио был зельеваром. Он умел ходить тихо – но не бесшумно, как истинный охотник. А из лука стрелять ему доводилось разве что в детстве, и то из игрушечного. В своих обычных странствиях он стремился уйти как можно дальше от цивилизации, от шума городов и суеты деревень – но как только припасы начинали истощаться, мужчина возвращался назад, набрав свежих трав для своего ремесла… И свежих впечатлений. Травы превращались в зелья, зелья обменивались на звонкую монету, часть денег шла на пополнение припасов, часть откладывалась впрок… А затем история повторялась. Во всяком случае, так было достаточно долго. Потом… Потом путешествия потеряли для него всякий смысл, но Руфио всё ещё метался по диким просторам Тан-Геллена и Надела – не понимая, зачем он это делает, какой во всём этом смысл, действуя лишь по привычке, но не по желанию сердца.
Теперь он вновь чувствовал себя живым, рядом с ним шла любимая женщина… Всё ещё было трудно в это поверить… И перед ними расстилались бескрайние топи. Целая армия могла бы сгинуть здесь без следа… Впрочем, какая бы армия появилась здесь, в самом сердце Мари’йих? И им предстояло пересечь это широкое пространство в поисках несчастного рюкзака зельевара, в котором полно вещей, что помогут им выжить. Но… Столь ли они критичны? Тис и без огнива неплохо разводил огонь, с добычей провианта тоже проблем не было, ногу асканки он излечил – пусть Тайгетта пожертвовала собой не совсем ради этого, но подобное дополнение оказалось весьма уместным… Кстати, интересно, как она там, без него? Утратила ли она воспоминания о нём, или так пострадал лишь сам Руфио? Скучает ли? Хотелось бы верить, что у неё всё хорошо.
Мужчина тряхнул головой, пытаясь преодолеть приступ задумчивости и лёгкой тоски. Хватит. Она не умерла, сколько можно себе об этом напоминать. И хоть горло сжимало от осознания того факта, что им больше не встретиться, стоило хотя бы порадоваться тому, что она не растворилась в небытие. Просто Тайгетта теперь сама по себе, вдали отсюда… Можно с тем же успехом представить, что она на Лазурном архипелаге.
Ладно. Он это переживёт – теперь, когда его питает любовь. Да сотворённая Урцем душа тоже справится со всеми невзгодами. Кто знает, быть может, она тоже нашла свою любовь? Это было бы прекрасно. А сейчас им нужно двигаться вперёд, преодолевая вполне уместный страх. В болотах Вольных лесов порой обитали духи, что очень не любили чужаков… И столь обширная топь была бы как раз прекрасным убежищем для подобного духа. Но… С ними Тис. Проводник. А ещё, их пропустила русалка. И не просто пропустила…
Руфио задумчиво потеребил прицепленный водной девой к его одежде цветок. Странно… За полдня без воды он должен был давно увять. Ан нет лепестки сохраняли свою белизну и стройность, дыша энергией жизни…
– Ладно, надо. Сам понимаю. Вот только… Держи. Если я хоть что-то понимаю, то это символ опеки, знак, дающий право прохода.
Он аккуратно снял цветок со своей накидки и прикрепил к одежде Совелу, чуть выше правой груди. Одарив свою возлюбленную тёплым взглядом, он повернулся лицом к болотам… И сделал первый шаг. Конечно, ему, как идущему спереди, имело бы смысл оставить на себе дар русалки. Но асканка была шаманом, и будет куда лучше, если духи будут считать её главной среди них двоих. Но это так, в теории, если им всё же не повезёт. А пока стило выбирать путь осторожнее да прощупывать подозрительные места импровизированным посохом.

Руфио уже приготовился начать их путь вглубь болот – но ему не дали. Стоило мужчине на секунду замешкаться, выбирая путь, и тут же по его плечам скользнули тонкие, нежные женские руки, заставив его чуть вздрогнуть от неожиданности. Прикосновение оказалось на удивление приятным. Зельевар чувствовал, как асканка прижимается грудью к его спине, тянется своими губами к его уху, не прекращая обнимать за плечи…
Он усмехнулся, слушая ласковый шёпот своей возлюбленной. Глупый зельевар… Да, он был глупцом. Влюблённым глупцом. И ему это нравилось. Впрочем, в голосе Совелу не чувствовалось стремления обидеть – но наоборот, в нём была нежность, забота… Любовь.
Но на самом деле, Руфио следовало об этом догадаться. С одной стороны, этот цветок был даром могучего духа, в который явно была вложена немалая сила, предназначенная защищать владельца от всяких неприятностей. И в первую очередь – от других агрессивно настроенных духов. Но не следовало забывать и другого: зельевар видел, что и духи подвластны чувствам и эмоциям. Он говорил асканке, что видел в своей водной целительнице не духа-хранителя, но влюблённую девочку – и не лгал. В глубине души он понимал, что русалка может быть жестока, если почувствует угрозу, но всячески стремился её оправдывать. И окончательно глаза ему раскрыл лишь их с Совелу конфликт. Но… Тем не менее. Даже древние духи могут любить. И не требовалось быть шаманом, чтобы понять: дар от влюблённой возлюбленному будет действовать лишь на него. И Руфио догадывался об этом, но всё же отдал цветок асканке. Зачем? Чтобы убедиться в правдивости своих домыслов? Или не особо веря в них? Нет, ему просто хотелось защитить свою любовь. Оберегать её от всего мира. Любой ценой.
Цветок занял своё прежнее место – на груди мужчины. Однако Совелу не спешила выпускать его из своих объятий. И… По правде сказать, это нравилось зельевару. За свои сорок с лишним лет он впервые влюбился – и на его любовь ответили взаимностью. Ни разу он ещё не испытывал такой близости, одновременно душевной и физической. Руфио почувствовал мягкое прикосновение меж своих лопаток и улыбнулся. Да… Не он один этим наслаждался. Мужчина чуть откинул голову назад, чуть касаясь своим затылком головы асканки, чувствуя мягкость её молочно-белых волос. Хотелось так и стоять, нежась в объятьях возлюбленной, чувствуя спиной её горячее дыхание… А потом развернуться, обнять её самому – и коснуться губ Совелу своими губами, сливаясь в нежном, трепетном поцелуе. Было бы это правильным? Или нет? Зельевар не знал. Вдруг он своими действиями отпугнёт её? Вдруг она сочтёт, что он слишком напорист, слишком груб? Теперь, обретя свою любовь, Руфио начинал бояться её потерять.
Впрочем… Что толку гадать. Увы, пока что у них не было времени на подобные проявления чувств, да и место не слишком располагало. Руки асканки соскользнули сего плеч, и в следующий момент она отстранилась, оставляя после себя лишь воспоминания о ласковых, нежных касаниях. Мужчина украдкой вздохнул, принимая неизбежное, усилием воли сдержал соблазн обернуться и встретиться взглядом с любимой хоть на один момент – и пошёл дальше, аккуратно выбирая свой путь и намечая тропу для идущей по пятам шаманки. Им предстоял долгий путь. Вейсы, судя по всему, повеселились знатно. Урц бы их подрал… Руфио это место не нравилось совершенно. Что-то чуждое и опасное чувствовалось в самом воздухе этих гигантских болот. Нужно было просто найти рюкзак и уйти… Но дадут ли им это спокойно сделать?

Путь по болотам выматывал. Обычно в таких местах удаётся найти хоть сколько-нибудь удобную тропку, где можно пройти без особого риска замочить сапоги. Здесь же… Здесь же всё было очень плохо. Лайсара, похоже, эта проблема не особо смущала: тот легко скакал с кочки на кочку, словно паря над водой, и лишь недовольно оглядывался на своих спутников, пытаясь понять причину задержки. Зельевар же упорно пытался найти дорогу, где уровень воды не достигал бы щиколоток, но в итоге был вынужден признать бесполезность своего занятия. Даже в самых надёжных местах слабый грунт, едва связанный корнями многочисленных трав, медленно уходил вниз, заставляя продвигаться вперёд как можно скорее, оставляя минимум времени на выбор направления для следующего шага. И что самое обидное: чем дальше они углублялись в болота, тем более зыбкой становилась почва, тем выше поднималась вода. В какой-то момент Руфио обнаружил, что её уровень поднялся настолько, что дальше им просто начнёт заливать сапоги… Но выбора не было, и, смирившись, мужчина продолжил идти вперёд, за тоже изрядно подмокшим уже Тисом. Солнце уже давно прошло зенит, и над лесом нависли тягучие ранние сумерки поздней осени. Нужно было срочно найти место для ночлега – но в округе не было ни намёка хоть на клочок твёрдой земли, что не пытается ускользнуть из-под ног в тёмные, пахнущие затхлостью глубины. Оставалось лишь идти вперёд и уповать на то, что лайсар их куда-то выведет до заката, да утешать себя тем, что в этих широтах солнце заходит долго – не то что на юге, где сумерки длятся от силы час, а то и меньше.
Вера в пушистого обитателя лесов оказалась оправданной. Когда лес почти полностью погрузился во тьму, и лишь далёкое зарево давно скрывшегося солнца давало какие-то крохи света, впереди стал угадываться какой-то тёмный холм, возвышающийся над обширным пространством болот. Ободрённые этим зрелищем, Руфио с Совелу прибавили шагу – и их ожидания оказались вознаграждены сполна. Да, тут всё ещё было сыро и холодно – оставалось только радоваться, что дыхание приближающейся зимы смело комаров и болотную мошкару. Но тут хотя бы можно было заночевать, лечь на землю, не опасаясь проснуться в неглубокой луже. Асканка сотворила какой-то шаманский ритуал под пристальным наблюдением своего спутника – пусть тот и ничего не понимал в этом деле, но ему меньше всего хотелось, чтобы возлюбленная вновь решила отдать очередные пару лет своей жизни ради каких-то глупостей, без которых они и так смогут прожить. Тем временем, лайсар принёс им немного ягод, и, увидев это, Совелу извлекла из своей сумки парочку полосочек вяленого мяса.  Зельевар лишь вздохнул, вспоминая о содержимом своего рюкзака – но присоединился к трапезе, внимательно слушая разговор женщины и их проводника. Твёрдый путь – хорошо. Пусть даже их там ждут неприятности, с ними будет проще справиться, если будет возможность уверенно стоять на ногах. А рюкзака не видно… Это откровенно плохо. Быть может, есть смысл повернуть назад…? Да нет, конечно нет. Может, это и было бы наиболее разумным решением, но в душе Руфио оно не находило поддержки. Возвращаться по уже хоженому пути мужчина не любил никогда.
Пришло время ложиться спать. О том, чтобы развести костёр, не могло быть и речи: и дело не только в болотных духах. Скажите на милость, где можно найти хворост посередь болота? Сухой хворост. Ответ совершенно верен: нигде. Поэтому путники только и могли, что снять промокшие сапоги и лечь рядом, пытаясь согреться друг рядом с другом. По правде сказать, зельевару это даже нравилось. Лежать рядом с асканкой, будучи готовым защитить её от всего мира… Эх, знатно всё же повеселился Урц. Любовь между ними, талантливым в своё время, но неизменно добрым и мягким зельеваром, и асканкой, что бежала из своего собственного дома и прошла через суровую школу Лунного Ковена. Доведись им встретиться до событий, связанных с чумой – и они бы наверняка друг друга возненавидели. Совелу точно приходилось убивать. Возможно – даже пытать. Она была жестокой женщиной… Но всё это осталось в прошлом. Весь мир остался в прошлом, поглощённый убивающей всё и вся чумой.
Рядом тихо и ровно дышала его возлюбленная, под другим боком ворочался Тис. Не сказать, чтобы было особо тепло, но если бы Руфио сейчас предложили лечь отдельно возле костра, или вновь укрыться под раскидистой ивой у озера русалки, где магия водной девы защищала от холода, тот лишь рассмеялся бы. Нет… Лучше уж так. В холоде, но в близости. Улыбнувшись своим мыслям, мужчина чуть повернулся, обнимая свою возлюбленную – и провалился в сон. Если ему повезёт, он найдёт этой ночью Тайгетту… Но каковы шансы?
Возможно, они нашли друг друга. Но, скорее всего, нет: теперь, когда ожившая душа покинула зельевара, он, как и большинство живых, не мог запомнить свои сны. Ведь на самом деле, редко бывает так, чтобы нам ничего не снилось. Просто куда чаще поутру, уже через пару мгновений после пробуждения, ночные похождения улетучиваются без следа, оставляя лишь смутные обрывки воспоминаний или отголоски эмоций. Так и сейчас: проснувшись, Руфио ощутил лишь какое-то смутное беспокойство. Кажется, он искал… Но не там, где нужно. Ну ничего. Он ещё успеет попробовать.
Мужчина открыл глаза, вяло пошевелившись. Вдали уже разгоралось зарево рассвета, но всё равно было холодно. Даже холоднее, чем ночью – и причина тому обнаружилась довольно скоро. Не иначе Тис проснулся с первыми лучами зимнего светила, не дожидаясь восхода Золотого Солнца, и отправился на раздобытки. И хотя тельце его было небольшим, если не сказать – тщедушным, практика успела показать, что оно в то же время было весьма пушистым и тёплым, почти как у домашней кошки. Только побольше размером.
Осторожно, стараясь не будить спящую женщину, Руфио выпустил асканку из объятий. Не удержался – нежно, почти невесомо коснулся её затылка губами. Пусть ещё поспит: вся их надежда на её силы, да на способности Тиса как проводника. Ей отдых нужен куда больше. Вопрос только: чем себя занять, пока лайсара не видать…?

Задуматься достаточно крепко над своими дальнейшими действиями Руфио не успел: чуть хрипловатый со сна голос асканки оповестил его, что Совелу тоже проснулась, вместе с ним… Или от его неосторожного движения. Зельевар чуть усмехнулся, осознавая, что, скорее всего, женщина успела ощутить его лёгкий и невесомый поцелуй. Неловко вышло… Впрочем, какая разница, раз уж они друг друга любят? Такое не должно смущать. Но в то же время мужчина ощущал изрядную неловкость, словно и не было сорока с лишним лет жэизни и опыта за плечами, словно он был влюблённым мальчишкой. А если вдуматься… Что он стоил, весь этот опыт, весь этот багаж жизни, поровну набитый и страданиями, и светлыми моментами? Если не брать в расчёт времена давно ушедшего детства, то любил на самом деле он лишь однажды – и то дело так и не дошло до выражения чувств. Чуме было без разницы, кого косить: раба или графа, целителя или зельевара… Они нашли тогда определённые закономерности, да, научились защищать себя… Но что толку в защите, когда ты вынужден иметь дело с больными, а порой и умирающими чуть ли не каждый день? И та эльфийка умерла, как умерли и многие другие. А теперь, когда та рана зажила, когда в душе Руфио вновь расцвела любовь, он… Боялся. Не знал, что делать со свалившимся на него счастьем. Что, если Совелу решит, что он слишком напорист, слишком резок? Если отвернётся от него? Оставалось только действовать путём проб и ошибок. Очень осторожных проб.
– Мы проснулись, живы и вроде здоровы – значит, утро доброе.
Особо не сговариваясь, влюблённые решили позавтракать, не дожидаясь их пушистого спутника. Трапеза оказалась весьма скудной, да и фляга асканки выглядела неприлично лёгкой. Казалось, сама судьба пыталась убедить мужчину в том, что рюкзак с припасами им и впрямь нужен, что забрались они сюда не зря. Вот только… Какая уж теперь разница? Когда они забрались так далеко, отступать всё равно не было смысла. Так что, злорадствуя про себя, зельевар послал эти намёки судьбы в задницу, пытаясь разжевать совершенно засохшее мясо. М-да… Интересно, есть ли в этом несчастном мире те, у кого зубы лучше, чем у странствующих травников и зельеваров? Всё-таки их зубы постоянно имеют дело с подобной весьма жёсткой и грубой пищей, а со всякой заразой представители сей профессии умеют бороться прекрасно. Пожалуй, только целители могут составить им конкуренцию, да и то не факт.
Уже ближе к концу завтрака вернулся Тис. Еды он не принёс, что заставило парочку убедиться в правильности решения завтракать вдвоём. Но зато он принёс куда более интересные новости – и больше не было смысла медлить. Чем раньше они покинут болота, тем лучше. А раз уж цель их похода не за горами, то сей светлый момент тоже весьма близок. Даже не пытаясь скрыть неудовольствие, Руфио натянул мокрые и холодные сапоги, ничуть не высохшие с прошлого вечера и поднялся на ноги. Затем протянул руку, помогая встать асканке – и их скромный отряд двинулся дальше. Как выяснилось, лайсар не ошибался: дальше дорога и впрямь оказалась куда более приятной. Холм, на котором они ночевали, вытягивался, подобно капле, и его вытянутая сторона плавно переходила в не слишком затопленный путь по болотам. Сразу стало легче идти – хотя дорогу всё ещё приходилось прощупывать, в общем и целом обстановка заметно улучшилась. Вот только другой факт, казалось бы, безобидный, весьма настораживал. Обилие, Урц их подери, незабудок. Цветов, для которых уже совершенно не сезон, которых ещё вчера не было – и которые как по мановению руки вдруг проросли вокруг острова, что послужил путникам местом ночлега. Но тогда зельевар ещё не придал этому факту значения. А вот сейчас, когда вся топь вокруг них была усеяна цветами, как лицо рыжеволосой девушки веснушками…
Заговорила Совелу – с очередной неприятной новостью. Но всё-таки беда с водой казалась мужчине почему-то куда более мелкой проблемой. Пить из болота… Идея не самая лучшая. Для неё, с асканской стойкостью к ядам и болезням, такой трюк ещё удастся. А вот для мужчины… Но опять же, пока что всё было не так уж и плохо. Сказывался немалый опыт путешествий. Да и ягоды в случае чего неплохо подавляют чувство жажды. Особенно облепиха… Но о том, чтобы встретить тут куст облепихи, не могло быть и речи. Да и поздно уже для неё.
– Пей. Я пока потерплю. Я не верблюд, но без воды могу держаться долго.
Прибежал Тис – радостный, с парой пригоршней ягод. Как нельзя более вовремя. Приняв дар зверька, Руфио одним махом сразу отправил его в рот. Черника, брусника, ещё не пойми что… Не столь важно. Главное – ягоды притупляли голод, и за счёт своего кислого привкуса прекрасно подавляли чувство жажды. Этого ему хватит ещё надолго. Ближе к вечеру всё же было бы неплохо попить… Но будет день – будет и пища. Лайсар утверждал, что рюкзак рядом – а значит, есть шанс, что пить болотную воду не придётся. Равно как и удовольствоваться горсткой ягод и полосочкой высушенного мяса на двоих. Если, конечно, дадут забрать имущество зельевара и уйти. А в этом были сомнения. Их маленький привал закончился, пришло время идти дальше… Но незабудки словно окружали их плотным цветочным кольцом.  Мужчина подошёл к краю этого круга, коснулся цветов… Само собой, расступаться те не планировали. Он только и смог, что стиснуть зубы покрепче и дотронуться здоровой рукой уже до висящего на груди цветочного талисмана. Оставалось или стоять на месте… Или идти напролом. И оба варианта не казались особо привлекательными.
А над болотами тем временем стояла совершенно неестественная тишина. Казалось, весь мир замер в ожидании… Чего-то. Что-то должно было произойти, и зависело это от их с Совелу действий.
– Ну...? Чего ты ждёшь? Давай! – пробормотал себе под нос Руфио. С самого начала их путешествия по болотам он чувствовал себя не слишком уютно. И причина этого ощущения, казалось, вот-вот даст о себе знать.

Подбадривать себя Руфио не испытывал никакой потребности: его слова были обращены ни к кому иному как к духу, что следил за незваными гостями чуть ли не с того момента, как те сделали первый шаг по его владениям – этим огромным, совершенно неправдоподобной протяжённости болотам. Быть может, дело было в паранойе, но мужчина чувствовал себя неуютно ещё со вчерашнего дня – словно кто-то смотрел на него сквозь листья осоки, пристально и недружелюбно. Утром же факт чужого внимания перестал вызывать всякие сомнения, и теперь, когда их окружало плотное кольцо духов, даже самый глупый мог бы понять: терпение духа иссякло. Или он сейчас перед ними предстанет для разговора… Или нападёт сразу. Хотелось бы, конечно, первого – но в любом случае, ожидание действовало на нервы. Зачем он тянул? Что он хотел?
Едва мужчина договорил, неожиданно ожила болотная живность. Лягушки, ужи, гадюки… Все эти обитатели трясины вдруг очнулись от своего сна, как будто бы дыхание зимы их и не касалось. Прозудел над ухом одинокий комар – но не сел на человека. Кольцо незабудок шевелилось, меняло свои очертания, стягивалось с совершенно неестественной скоростью… И в точно такое же кольцо их брали животные. Кто бы их не пленил, он явно давал понять: бежать некуда. Не стоит и пытаться. Что ж… Раз этот дух их не убил сразу – то ему есть что сказать, верно?
Сужающийся круг не оставлял пространства для манёвра, заставлял путников жаться друг к другу. Зельевар чуть вздрогнул от неожиданности, ощутив на своём плече руку возлюбленной. Тут же рядом ютился и лайсар. Что бы им не готовил дух – они встретят это вместе. С любопытством и некоторой долей трепета Руфио смотрел, как перед ними вдруг начало бурлить болото. Один пузырь лопнул с вязким хлюпаньем, затем другой… Запах болота усилился, к нему добавилась другая, не слишком приятная, беспокоящая нотка. Болотный газ… Лучше бы этой мерзости было поменьше. Если он и дальше продолжит выделяться, то они с асканкой могут запросто им отравиться… Или, что ещё хуже – может произойти взрыв. Обычно болотный газ, достигнув определённой концентрации, самопроизвольно загорается и исчезает с лёгкой вспышкой и хлопком… Но то на нормальных болотах. А здесь… Мало ли что задумал этот дух?
Словно отвечая мыслям зельевара, пузыри перестали лопаться. И почти сразу же после этого момента над водой поднялась бледная, зеленоватого вида голова, принадлежащая повелителю этого места. Князь болот, повелитель трясины… Надо же, и впрямь он. А Руфио ещё думал, что это лишь легенда. Выходит, нет… Но всё-таки в этом волшебном лесу очень сложно понять, что есть миф, а что есть правда. Очень может быть, что сами тарлиссы не знают этого до конца. Дух, больше всего похожий на ожившего мертвеца, всё поднимался и поднимался над трясиной… И мужчина вдруг с удивлением понял, что он совершенно парализован. Ни одна мышца в его теле не повиновалась – лишь только гулко стучало сердце, да качали воздух лёгкие. Магия? Скорее всего. Если это и впрямь повелитель болот, тот тут, в своём доме, он обладает почти неограниченной силой. Что ему стоит заставить замереть трёх смертных?
Дарэх медлил. Его взгляд не обещал ничего хорошего пришельцам, что ступили на его территорию без приглашения. Но… Казалось, что-то его останавливает. Быть может, обереги, о которых он отозвался вслух с нескрываемым презрением. А может, что-то ещё. Казалось, болотный князь пытается выпестовать в себе ненависть к чужакам, заставить себя решиться на убийство – но какая-то часть его древней, поросшей тиной и осокой души была против. Оставалось лишь смотреть и ждать, какая же часть победит. Подтолкнуть в сторону милосердия не представлялось возможным – всё та же печать молчания сковывала уста мужчины, всё тот же свинцовый вес сдерживал его движения.
И ненависть к чужакам победила. Лицо духа исказилось от гнева – и болотная живность в мгновение ока разбежалась от обречённой троицы. Земля под ногами, едва связанная корнями, шевелилась, будто живая, стремилась то подняться вверх, то рухнуть вниз… Зельевар мог только догадываться, что их ждёт. Взрыв болотного газа? Или не взрыв, но медленная и мучительная смерть от яда, пропитавшего воздух? Или гибель в тёмных недрах трясины? Вариантов было много, и всё зависело лишь от фантазии болотного князя. Руфио ощутил, как к нему прижалась асканка, и сам с немалым удивлением понял, что вновь может двигаться. Что они могли сделать? Бежать не было смысла: дарэх настигнет их в любой части болот. Чувство беспомощности, мерзкое и отвратительное, постепенно охватывало душу мужчины… Но отступало перед огнём непреклонности. Нет. Он не сдастся. И пусть борьба не имеет смысла – какой бы метод казни не избрал этот болотный ублюдок, он будет бороться до конца. Ради себя и Совелу. Зельевар приобнял свою возлюбленную, чуть сжал её руку. Пожалуй, если трясина начёт их засасывать – он ещё сможет побороться. И за себя, и за асканку. Хуже будет со взрывом: когда загорается газ, рассеянный в воздухе, то вокруг сгорает всё. А с учётом того, что часть газа уже попала в их лёгкие… Ох, лучше бы им успеть нырнуть лицом в трясину.
И хотя Руфио уже приготовился к последней безнадёжной схватке, всё окончилось пшиком. Земля под ногами ещё чуть поворочалась – и стихла… А сам дарэх без малейшей радости на мёртвом лице выслушивал невесть откуда взявшейся малиновки. Казалось, он сейчас отмахнётся от назойливой помехи, а то и уничтожит её вместе с чужаками… Но в тщедушном птичьем тельце явно скрывался чей-то могучий дух. Даже более могучий, чем у болотного повелителя. И тот только и смог, что повиноваться. Сквозь зубы тот прошипел слова согласия, повёл рукой… И мир для зельевара прекратил существовать.

Определённо, это становилось традицией. Причём традицией на удивление мерзкой. Конечно, стоило признать и хорошую сторону ситуации: он был жив и чувствовал себя на удивление хорошо для человека, что прошлую ночь провёл на сырой земле, а потом целый день чавкал по трясине болота, да ещё и побывал на волосок от смерти. Но если ы только кто-то знал, как же его достало терять сознание в этом грёбаном лесу. И ладно бы просто терять сознание: основная проблема была в том, что приходил в себя Руфио будучи разлучённым со своими спутниками. Урц знает, где он пришёл в себя на этот раз. Из хороших новостей можно было отметить тепло и очень приятный запах выпечки и жаренного мяса. Из плохих – темноту и отсутствие Совелу. Мужчина прекрасно чувствовал, что поблизости кто-то есть – но здесь, в маленькой комнатке, очертания которой едва угадывались, он совершенно один. Пожалуй, есть смысл разузнать обо всём поподробней. Руфио поднялся на кровати, пытаясь хоть что-то увидеть в кромешной темноте. У дальней стены угадывался дверной проём, и отблески тёплого, мягкого света пробивались под дверью. За ней вдали слышалась какая-то возня и приглушённое весёлое бормотание. На Совелу это похоже не было, да и на Тиса тоже. Что ж… Пришло время знакомиться?
Зельевар поднялся с кровати и ещё немного неверными шагами направился к двери. В голове шумело, как после попойки, в конечностях чувствовалась какая-то слабость. На секунду он почти упал, потеряв равновесие – но, взмахнув руками, смог вернуть себе устойчивость. Как ни странно, левая рука на такое обращение не отреагировала болью. Ощупав конечность, мужчина прибавил к списку положительных аспектов ещё один пункт. Вот только вопрос… Если рука уже успела зажить, сколько он времени тут лежит?
Ладно. Хозяйка дома сама ему обо всём расскажет. Пошатываясь, Руфио сделал ещё пару шагов вперёд… И со сдавленным ругательством, которое, впрочем, несколько перекрыло грохот, рухнул на пол. Какая сволочь поставила тут табурет? И так ходить сложно, так тут ещё и мебель. Превозмогая боль в ушибленной ноге, мужчина с кряхтением вновь поднялся на ноги, преодолевая последние пару шагов до двери, потянул за ручку… И, щурясь от ударившего в глаза света, встретился взглядом с весьма сдобного вида старушкой, которая смотрелась здесь, в самом сердце Мари’йиха столь же неуместно, как и этот домик.
– З… Здравствуйте. Спасибо за помощь… А где Совелу?
Спросонья мысли в голове мужчины ещё метались, словно потревоженные бабочки, и оттого речь связной можно было назвать лишь с большой натяжкой. Самое обидное было в том, что Руфио это и сам понимал… Но пока что поделать с этим ничего не мог.